Как мы славно пили-пели
в городишке Ариэле,
где судьбой не укрощён,
Женя был живой ещё.
В небесах кроваво рдея,
плыл закат над Иудеей.
С белоснежной головой
Женя был ещё живой.
Сам живой уж еле-еле,
вновь пою я в Ариэле -
там, на том же этаже.
Только Жени нет уже.
Ни улыбки, ни движенья...
Ка же это - нету Жени
ни весною, ни зимой ?
Как же это, Боже мой !
Слышу Женин шёпот жаркий:
"Никуда не уезжайте!
Всем, чтобыло, дорожа,
никуда не уезжа..."
В белом саване холстинном
в белых недрах Палестины
отметавшись, отгреша,
плачет Женина душа.
Жизни прожитой осколки
выметая без следа,
уезжал - не знал, на сколько...
Оказалось - навсегда.
